Обращайтесь ко мне на "ты"
А-58 Есенин/Робеспьер. Жаловаться друг другу на скуку и придумать странное соревнование, условия которого хранить в секрете. Недоумение со стороны непосвященных случайных свидетелей. "Какой счёт, помнишь? — 2:3, я слежу".
-
-
19.08.2014 в 05:23Все началось в уборной моей любимой кофейни. Вроде бы и центр города, но переулок изворачивается так, что шум, пыль и суета остаются снаружи, а внутри только покой, свежая зелень двух старых кленов и маленькая уютная кофеенка без названия. Я очень люблю бывать здесь. Иногда работаю над чертежами. Иногда читаю книгу. Иногда просто потягиваю кофе и прислушиваюсь к разговорам посетителей. Они здесь тоже необычные, словно пришли не с того шумного обыденного проспекта, на который выходит переулок, а переместились прямиком из другого измерения. Они говорят о музыке, квантовой физике, философии Шопенгауэра и Борхесе. Рассказывают друг другу истории, которые никак не могли приключиться с обыкновенными людьми, или же я просто никогда не встречал таких людей, о которых они говорят. Все здесь немного волшебное, поэтому, когда я замечаю надпись в уборной, я не выбрасываю ее из головы в ту же секунду, а задумываюсь. "Что". Почти незаметно, бисерным почерком на кафеле около умывальника. Только это слово. "Что".
- Что... - говорю я. - Что?
Непохоже, что конец фразы стерся со временем. Кто-то хотел написать именно это, и я невольно пытаюсь проникнуть в мысли незнакомца. Была ли это просто шутка над такими, как я, - не терпящими незавершенности, невозможности получить ответ на свои вопросы? Или кто-то просто не осмелился закончить мысль? Но если так и он все же начал писать, то, вероятно, что-то беспокоило его, не желало оставаться внутри. И вряд ли это "Что" исчерпало желание выпустить из себя заветный вопрос.
Лазить по всей кофейне кажется мне чересчур эпатажным, поэтому я ищу в несколько заходов. Первое подтверждение своей правоте я нахожу на второй день: "противоестественного" написано тем же бисерным почерком на подоконнике под цветочным горшком. Успех разжигает мое любопытство и к концу недели у меня уже есть вся фраза: "Что противоестественного во влечении к своему полу?" Я сижу за столиком в углу, на торце которого написано последнее слово. За время, прошедшее с начала поисков, обладатель бисерного почерка стал мне удивительным образом близок. Поддавшись порыву, я достаю карандаш и пишу разборчивыми печатными буквами, как на чертеже: ничего.
Я теперь бываю в кофейне даже чаще, чем раньше, словно надпись породнила меня с этим местом. Я скучаю по нему, словно по живому человеку. И, вырвавшись из цепких лап постылых университетских будней, я прихожу сюда вечерами и, прихлебывая свой лонг блэк, смотрю на столик в углу.
Это случается в середине октября, когда клены за окнами кофейни уже начинают облетать. Он входит, принося с собой влажный холод осеннего дождя, снимает тонкий кожаный плащ, убирает с лица мокрые черные пряди и чуть улыбается, какой-то светлой ни к кому не обращенной улыбкой. Незнакомец неуловимо напоминает мне юного Аль Пачино, те же миндалевидные глаза, смугловатая кожа, зачесанные назад волосы... Я ненавязчиво слежу за ним взглядом, жалея о том, что тот пришел один, а значит, я не узнаю, о чем бы он стал говорить. Он заказывает себе карамельный мокко и садится за столик в углу. Его рука каким-то привычным, словно ритуальным жестом касается торца стола в том самом месте, где - я точно знаю - змеится бисерная надпись. И мой ответ на нее. Когда он поднимает голову, я еще слишком ошарашен своим случайным открытием и не успеваю отвести взгляд. Наши глаза встречаются. Он снова касается надписи и вопросительно приподнимает брови. Я неловко пожимаю плечами и получаю в ответ улыбку и доброжелательный кивок. Какое-то время мы молча пьем кофе, глядя друг на друга. Потом он легко встает и подсаживается за мой столик.
- Спасибо, - это первое что он говорит мне.
Не зная, что ответить, я снова киваю.
- Наверное, это банально, - мягко продолжает он, - но я все-таки должен спросить, вы тоже..?
Он не заканчивает фразу, но я понимаю, о чем он.
- Нет, - говорю я. - Я - нет.
- О. Тогда почему?
- Противоестественность - слишком сильное и несправедливое определение для того, что правильнее было бы назвать индивидуальностью. К тому же оно субъективно.
- Вот как?
- Без сомнения. Естественность каждый измеряет по себе. Возьмем, к примеру, мой почерк: он отчетлив, хорошо читаем, такую форму записи специально придумали для чертежей, потому что она удобна, но вместе с тем и излишне строга, в ней слишком много прямых линий, и потому многим кажется, что я пишу противоестественно.
- Вы занимаетесь черчением?
- Я учусь на кораблестроителя.
- А я на архитектора.
- И как?
Он пожимает плечами:
- Скучно. А вам? Интересно?
- Не особо. К счастью, скоро выпуск.
Мы снова молчим, но это хорошая задумчивая тишина.
- Вы часто бываете здесь? - спрашивает меня незнакомец, когда я, наконец, собираюсь уходить.
- Да, довольно часто.
- Тогда мы еще увидимся. Мое имя Кирилл, вы можете называть меня Кир.
- Приятно познакомится, Кир. Я - Алекс.
Постепенно мы начинаем выбирать время похода в кофейню так, чтобы непременно встретиться. Мы говорим о живописи, литературе, жалуемся друг другу на скуку, узколобость и ограниченность, которые не позволяют людям выйти за рамки своих привычных представлений. Из этих встреч и разговоров рождается наша игра.
-
-
19.08.2014 в 05:31- 2:3, я слежу. В этом году ты хорошо начал.
- Не надо этой твоей снисходительности, я еще ни разу не победил. Хоть убей, не могу понять, как так выходит? При всей твоей, уж прости, эмоциональной близорукости.
- О чем это вы, Алекс? - с любопытством теребит мой рукав Лила. - Почему это ты близорукий?
- Да так, не обращай внимания, - усмехаюсь я. - Просто кое-кто никак не может смириться со своим прошлогодним поражением. А также позапрошлогодним. И поза-поза...
- А во что вы играете?
- Это трудно объяснить. Да и играть не проще. Все дело в Сартре.
- Сартре? - оживляется Лила.
- Ага, - говорю я и украдкой показываю под столом кулак начавшему было хихикать Киру. - Был такой писатель-экзистенциалист. Самое интересное в игре начинается после того, как ты выучишь наизусть хотя бы страниц десять из Сартра.
- И что тогда?
- Лил, девочка моя, ты ведь все равно не будешь этого делать.
- А вот и нет.
- А вот и да.
- А вот и нет. Что там нужно учить?
- Ну, в общем, это не принципиально, но лучше бы что-нибудь из "Тошноты". Позаковыристей.
- Алекс, я сейчас умру! - Кир сгибается пополам и хохочет до слез. Я придерживаю его за плечи.
- Не беспокойся, я спасу тебя. Если только "мое тело не отвердеет" и "тошнота не исчезнет".
- Не напоминай! - стонет он, повиснув на мне. - Боже мой, какая это была декламация! Бедная Лилочка! А вообще, - замечает он, немного успокоившись, - это было не честно с твоей стороны, так воспользоваться моментом.
- Не моя вина. Ты сам начал про счет. Теперь поровну.
Некоторое время мы идем молча, наслаждаясь ароматом цветущих вишен и тишиной ночного парка.
- Не хочу тебя расстраивать, Алекс, но почему-то мне кажется, что у тебя больше нет девушки.
- Мне так тоже почему-то кажется, - соглашаюсь я. - Кстати, нужно составить новое досье. Встретимся завтра в кофейне?
- Договорились.
"Мне кажется, если бы он при всех признался в том, какое он ничтожество, мне стало бы легче. Я нашла бы в себе силы переступить и жить дальше..." - читаю я, заглядывая через плечо Кира.
- Завязывал бы уже с этим блогом и попробовал бы что-нибудь еще. У тебя осталось не больше недели до того, как я тебя обойду.
- Твоя самоуверенность, друг, размером с гору Тайшань, - говорит Кир и задумчиво теребит ворот, перечитывая написанное перед отправкой.
- Ты написал о нем столько гадостей, что он должен уже просто ненавидеть ее. Секрет твоих поражений прост: ты всегда выбираешь самое укоренившееся свойство. "Горбатого могила исправит". Слышал такую поговорку?
- Слышал. А еще что-то про гоп и перепрыгнуть. Он до сих пор читает, что "она" пишет, значит, не так уж ненавидит. К тому же дело не в победе, "укоренившиеся свойства" – это самое интересное в игре. Тебе скоро тоже надоест искать простые пути, вот увидишь.
- Ну, тебе, конечно, лучше знать.
- Конечно, - соглашается Кир.
- Я ничтожество, - говорит стоящий на столе парень, слова явно даются ему с трудом. - Я законченный кретин...
- Охренеть! - шепчу я. - Это же просто... охренеть.
- Не стоит недооценивать силу печатного слова, - наставительно замечает Кир. - 3:4, я опять веду.
В начале июля Кир начинает сильно кашлять и мне едва ли не силой приходится тащить его к пульмонологу.
- Какого черта ты не следишь за своей астмой? - пытаюсь я скрыть свое беспокойство за раздражением, хотя знаю, что он все равно видит меня насквозь.
- Она не настолько интересная дама, чтобы за ней следить. Да и как ты знаешь, у меня несколько иные предпочтения.
- Шут гороховый.
- Броненосец "Потемкин".
- Дырявая башка.
- Вшивый интеллигент.
- Мазохист.
- Сам такой.
- И то правда. Мир?
Он коротко пожимает протянутую руку, пряча улыбку. Мы доходим до нашей кофейни и садимся за столик на открытой террасе. Хозяйка, заметив нас в окно, приносит лонг блэк и карамельный мокко.
- Кэт, а можно мне зажигалку? - просит Кир. - Опять свою где-то посеял.
- Такая серая пирамидка? Ты ее на столе в прошлый раз оставил, сейчас принесу.
- Кончал бы ты уже курить, - говорю я. – Или мне тебе опять объяснить, что такое астма?
- Не надо! - Кир распахивает глаза в притворном ужасе - У меня еще прошлая твоя лекция до конца из головы не выветрилась.
Он щелкает зажигалкой и затягивается. Печально качаю головой. Даже не знаю, что с ним делать. Уж на что я не от мира сего, но рядом с ним я просто образец твердо стоящего на земле человека.
- Не вздыхай, - просит он. - Мне от твоих жалобных глаз стыдно делается.
- Поделом.
- Ну, ладно. Это последняя. Договорились? - и пододвигает ко мне пачку.
- Договорились, - говорю я, засовываю пачку в карман и отнимаю у него сигарету.
- Эй, верни!
Я вскакиваю, уворачиваясь от его загребущих рук. Какое-то время мы носимся вокруг кленов. Наконец, в изнеможении валимся на землю. Кир дышит с легким присвистом, и я с беспокойством кошусь на него. Он сидит, тяжело привалившись к дереву. Черные волосы растрепаны, грудь тяжело вздымается...
- Отдай, - вяло просит он, и я смаргиваю, отвожу глаза.
- Нет, - я тушу сигарету и сжимаю окурок в кулаке.
- А если я очень попрошу.
- Нет, Кир.
- А если так? - он наклоняется и быстро не раздумывая целует меня в губы. Это что-то вроде удара мешком по голове. Я глохну, слепну, а когда через минуту он отстраняется, понимаю, что все это время удерживал его, отвечая на поцелуй.
- Ладно, - бормочет Кир. - Черт с ними с сигаретами.
Потом хмыкает и, порывшись в кармане брюк, протягивает мне блокнот, который использует для игры.
"Алекс. Досье" - читаю я.
- Когда успел? – спрашиваю.
- Давно, - признается он. - Еще в самом начале. Не любопытно, что у меня на тебя?
Я снова опускаю глаза в блокнот. Пробегаю глазами строчки в поисках ставки. Найдя, замираю. Во всем досье обведено только одно слово "гетеросексуал".
- Ну что? – спрашивает он, всматриваясь в мое лицо - Я победил?
- Ты победил, - признаю я.
-
-
20.08.2014 в 00:48не з.
-
-
20.08.2014 в 02:13